Раба своей любви (часть 2)

Перейти к первой части: Раба своей любви

Треугольник

Вторым Романовым, с которым связала судьбу Матильда, стал Великий князь Сергей Михайлович, заботам которого её перед женитьбой поручил будущий Государь. Это оказалось самое удачное знакомство из всех возможных, поскольку Сергей Михайлович был президентом русского театрального общества. Карьеристке Кшесинской сказочно повезло, что Сергей Михайлович в тот день так романтически настроился. Могла ли она не воспользоваться создавшимся положением? Вот когда она окончательно стала хозяйкой Мариинского театра. Теперь она выступала не больше пяти раз в год, да и то чаще за рубежом, например, в Монте-Карло. Критики по поводу Кшесинской просто разливаются соловьями. Честолюбивая не менее чем талантливая, Маля скрупулезно собирает все положительные отзывы о своих танцах с первого упоминания о ней в прессе.

Самые известные театральные критики и в России, и за рубежом в разное время обращали внимание на её искусство. Кажется, первым о ней написал Плещеев или Скальковский, сравнивший её с той самой Вирджинией Цукки, которую она копировала в юности.

О ней писали: «Давно ожидавшийся всеми лицами, заинтересованными в судьбах русской хореографии, дебют г-жи Кшесинской 2-й состоялся в воскресенье 1 ноября 1892 года в балете "Калькабрино" и был полным триумфом нашей молодой и талантливой балерины. Несмотря на то, что танцы, поставленные в этом балете для Карлотты Брианцы, изобилуют такими трудностями, которые следует признать последним словом современной техники, юная балерина справилась блестящим образом со своей задачей и произвела на зрителей самое лучшее впечатление. Многочисленная публика, совершенно наполнившая залу Мариинского театра, горячо приветствовала г-жу Кшесинскую 2-ю, которая завоевала всеобщие симпатии с момента своего первого выхода. Большая сцена первого акта, трудное адажио во втором акте, наконец, все многочисленные танцы, которыми наполнен этот балет, были исполнены нашей балериной с редким апломбом...»

А за границей писали так: «Новая звезда, мадемуазель Кшесинская, дебютировавшая в качестве прима-балерины, выступила блистательно. Этот успех так обрадовал русских, поскольку он был одержан воспитанницей русской национальной школы, взявшей от итальянской лишь необходимые элементы для модернизации классического танца. Молодая прима-балерина имеет всё: физическое обаяние, безупречную технику, законченность исполнения и идеальную легкость». Le Monde Artiste.

Начало XX века Маля встречает буквально как королевишна. Сергей Михайлович - мужчина, в средствах не стесненный и никому ничем не обязанный, тратит на неё нереальные суммы. Малю он практически боготворит, не верит своему счастью. Дело в том, что влюблён в неё Великий князь далеко не первый год, заприметив её чуть ли не на выпускном вечере в училище, он не спускал глаз с красавицы, считая её недоступной как фаворитку наследника. Оставленную Николаем, он заключил её в свои объятия стремительно, справедливо опасаясь, что конкуренты на её руку и сердце вскоре объявятся. Как это часто бывает, мы выбираем, нас выбирают - Маля приняла любовь князя, но сердца своего ему не подарила. И она непрерывно вертит хвостом, собирая поклонников, и ежедневно внушает влюбленному князю опасения - чтобы не расслаблялся. Что и говорить, Маля умела крепко держать мужчину. Вскоре на одном из приёмов она познакомилась с третьим участником этой истории - ещё одним кузеном Ники, Андреем Владимировичем, ещё одним молодым и благородным человеком из дома Романовых. Вот где началась любовь!

И как всё романтично началось. Он опрокинул на её наряд бокал бордо. От близости этой женщины у Андрея Владимировича нарушилась координация движений. «С этого дня в моё сердце закралось сразу чувство, которого я давно не испытывала; это был уже не пустой флирт... мы всё чаще и чаще стали встречаться, и наши чувства друг к другу скоро перешли в сильное взаимное влечение». Начался бурный роман, которым были недовольны все - Великие князья Владимир Александрович и его жена - родители Андрея, Великий князь Сергей Михайлович, все были недовольны и дулись друг на друга. Князю было 22 года, то есть он был моложе Мали на шесть лет. Но кого это останавливало? Хотя подружки подтрунивали над ней, утверждая, что её потянуло на мальчиков. Любовь расцвела к лету. Как и цесаревич, князь Андрей служил в Красном Селе, куда проезжать приходилось через Стрельну, где по удачному стечению обстоятельств у Кшесинской был загородный дом. Дача Малечки очень подходила для любви. Кстати, дачу, оборудованную водопроводом и электричеством, ей купил Сергей, но разве дело в этом? Каждый из Романовых рано или поздно одари­вал балерину объектом недвижимости. Андрей Владимирович в 1913 году купил ей виллу на юге Франции, обошедшуюся ему в 180 тыс. франков, - в Кап-д’Ай. Виллу назвали по обратному прочтению имени Мали-Алам. Знал бы он, какую роль эта покупка сыграет в их общей судьбе, купил бы не виллу - Версаль. К сожале­нию, у любви Великого князя и балерины нашлись противники. У Андрея Владимировича отыскалась крайне недовольная мамаша - Великая княгиня. Та наотрез запретила сыну приближаться с Кшесинской к церк­вям, в смысле к алтарю. Маму Романовы слушались. Жениться нельзя. А всё остальное можно. В особнячке Малечки, который она сама себе построила по собственному вкусу и поближе к дворцу, драму играли как по нотам. Великие князья сталкивались там носами, делая вид, что не замечают друг друга за портьерами. Потом тайна открывалась, следовали сцены ревности, скоропалительные отъезды с битьём бокалов.

На европейские курорты отправлялись хоть и порознь, но в итоге прогуливались втроём. В Беаррице и Париже, в Монте-Карло, в Венеции их видели вместе. Следующий балетный сезон у Мали пошел с большими сокращениями, поскольку с животом не попляшешь. Хотя она танцевала до шестого месяца, но однажды поняла, что затягиваться дольше не имеет смысла - живот заметен. В конце зимы она была вынуждена передать свои партии восходящим звездам Анне Павловой и Тамаре Карсавиной. В театре не могли дождаться, когда наконец прима пойдёт в декрет. Ведь именно по её вине многие талантливые артистки так и простояли всю жизнь в кордебалете - никого не выпускала перебежать себе дорожку, успела насолить каждой, хотя в дневниках описывала свои отношения с конкурентками как самые доброжелательные. Ага, желала добра, однако балерина Егорова потом обронит фразу вроде: изгадила мне не только жизнь, но даже похороны моего мужа. Рассказывала, что Кшесинская на похоронах князя Трубецкого так рыдала, что гости принимали её за безутешную вдову и прикладывались к ручке, выражая соболезнования. А Карсавина! Вот кто была красавица. И, конечно, конкурентка. Тамарочке Карсавиной - приме Сергея Дягилева Малечка чисто из доброжелательности подарит платьишко их своих шкапов. Сценический костюм лилового бархата с синими вставками был таким импозантным и дорогим, что начинающая танцовщица просто не могла отказаться от искушения покрасоваться в нём. В итоге, лишь оттанцевав весь сезон, от близкой подруги Тамара получила добрый совет снять подарок как можно скорее. Лиловый бархат - «ткань, которой обивают гробы». Цвет и текстура ей катастрофически не шли. Вот уж где доброжелательница.

Кшесинская родила сына на своей даче в Стрельне. Роды были трудными, с риском потерять и мать, и ребенка, спасли чудом. Вопрос отцовства Маля развернула таким образом, что Сергей Михайлович как будто понял, что ребенок, которого сперва собрались наречь Коленькой, не его сын. Тем не менее безотказный князь не мог поступить иначе, признав младенца своим собственным. Так к сыну Кшесинской попало отчество Сергеевич. Володей он стал в честь отца князя Андрея. Андреевичем стать ему запретила Великая княгиня Мария Павловна. И так вплоть до самого 1921 года, когда Маля выйдет замуж официально, её сын по документам именовался Владимиром Сергеевичем Красинским. Вопрос отцовства с тех пор так и остался мутным. В театре и вовсе указывали на танцовщика по фамилии Козлов. Однако именно в год рождения сына Государь прислал Мале свой портрет с подписью «Ники». Никогда он так своё фото никому из нечленов семьи не подписывал.

Хотя роды и подорвали временно её здоровье, Маля восстанавливалась быстро, и уже через пару месяцев станцевала несколько спектаклей - чтоб в театре не расслаблялись, не вздумали списать её со счета как балерину. Никакой особенной необходимости в этом не было, но современники не раз отмечали, каким железным характером обладала эта маленькая женщина и сколь ревнива она была к «своим» партиям в спектаклях. Работа - единственное, кроме амурных дел, к чему она относилась ужасно серьёзно, пристрастно и ревностно. Профессионализм ставила превыше любых интересов, всю жизнь сидела на жесткой диете и тренировалась, как одержимая. Будучи вполне состоявшейся статусной балериной, она не оставляла занятий с учителями, все время совершенствуя технику. Ну, собственно, одержимость спортивными достижениями и сегодня свойственна иным посетительницам фитнес-клубов: спорт как стиль жизни, у Кшесинской было именно так. В действительности после родов Маля не особенно собиралась возвращаться в театр. И занималась она с тех пор больше интригами, чем танцами. Интриги - театральный хлеб. Маля на них собаку съела. Кстати, про собак. Как всякая уважающая себя светская дама, она держала собачек, питала слабость к фокстерьерам. А ещё она держала экзотических животных, например, козу. Коза у неё пользовалась полной свободой слова и дела, разгуливая среди публики во время светских приёмов в особнячке Кшесинской. И поражала всех своими внезапными прыжками, почти балетными па, и неожиданно выкатывающимися на паркет блестящими черными шариками, частенько принимаемыми гостями за чье-то разорванное ожерелье. А ещё она держала свинью. Но ту хоть в салон не пускали, гуляла на травке. Всё это происходило в том самом особнячке, который она сама построила на собственные средства, чтобы поселиться поближе к дворцу. Она прожила там около 10 лет. Именно этот дом в советские времена показывали каждому туристу, посещавшему Ленинград. С балкона этого дома Владимир Ленин читал имеющим уши свои апрельские тезисы. Этот дом экспроприировали у неё в пользу революции. Сам Ленин, поселившийся в детской её сына, тоже Володеньки. Маля потом никак не могла взять в толк, ну почему большевикам пришелся по вкусу именно её дом. Причина была простой. Из окон её особнячка хорошо просматривался театр революционных действий. Угловое окно в одной из комнат второго этажа давало прекрасный вид на Троицкий мост и набережную, где они намеревались что-то замутить. Уже после того как большевики выжили балерину из её любовно отделанного гнёздышка, все вещи до последней дверной ручки к которому она выписывала из-за границы, поскольку не надеялась на местное производство, она несколько раз приходила в свой бывший дом, надеясь получить что-то из своих вещей. Тщетно. Вот как она об этом писала: «Мне предложили подняться в мою спальню, но это было просто ужасно, что я увидела: чудный ковер, специально мною заказанный в Париже, весь был залит чернилами, вся мебель была вынесена в нижний этаж, из чудного шкафа была вырвана с петлями дверь, все полки вынуты, и там стояли ружья, я поспешила выйти, слишком тяжело было смотреть на это варварство. (...) Внизу, в зале, картина была не менее отвратительна: рояль Бехштейна красного дерева был почему-то втиснут в зимний сад, между двумя колоннами, которые, конечно, были сильно этим повреждены». Это было в первое посещение. В следующий раз она отправилась туда с провожатым, благодаря внимательности последнего ей удалось сохранить жизнь, которую у неё собрались было отобрать. Проживающие в её особняке «товарищи» устроили ей экскурсию, демонстрируя порядок в доме. «Вы видите, всё в полной сохранности», но, как она потом узнала, все ящики и футляры были пустыми, всё уже было расхищено. На пятки им наступали два матроса. Сопровождающий Владимиров вдруг приблизился к Мале и быстро прошептал ей, что пора немедленно уходить, не задерживаясь ни на секунду. Поняв, что дело серьёзное, она тут же ему подчинилась. И вовремя. Как только вышли на воздух, он рассказал о подслушанном разговоре матросов. Они обсуждали внешность Мали. Владимиров услышал, как они сказали: «А мы думали, что она рослая, а она такая тщедушная, вот тут бы её и прикончить...»

Потеряв родной и законный свой дом, Маля с сыном вынуждены были ютиться по углам у родственников и друзей, естественно, стесняя тех, если селилась на длительный срок. Хотя, конечно, «углы» в понимании тех людей всё-таки не были углами в однокомнатных хрущевках, но теснота чувствовалась. Просто «буржуи» тогда ещё не догадывались, как их вскоре уплотнят большевики, не жаловались бы на тесноту. О ста­ром доме до неё доходили самые неприятные сведения. Рассказывала ей горничная, как, найдя в её уборной шкаф с флаконами духов, солдаты били хрустальные флаконы об умывальник розового мрамора, а чудное льняное покрывало с постели рвали на портянки. Видя такое попрание «старого мира», бывшие слуги сжалились над обездоленной барыней. «Даже Катя-коровница и та принесла мне обратно мою чёрную бархатную юбку, которую она украла и распорола, так как была полнее меня. Узнав, что Керенский мне покровительствует, она испугалась и вернула юбку, которая сыграла потом свою роль. Одновременно она принесла мне фотографию Императора Александра III, снятого со своим братом, Великим князем Владимиром Александровичем, когда они оба были ещё мальчиками. На этой фотографии Великий князь Владимир Александрович был замечательно похож на Вову, и Катя-коровница думала, что это портрет именно Вовы». Собственно, хорошо, что принесла, поскольку один из этих господ доводился Вове дедушкой. А юбка, украденная коровницей, сослужила своей хозяйке самую добрую службу. Через пару лет это будет её единственная юбка. Именно в ней Маля пересечет границу, навсегда покидая родину.

В третий раз при посещении бывшего особнячка любви она обнаружила госпожу Коллонтай, прогуливавшуюся в саду в хозяйкином пальто, подбитом горностаями. Онемевшая Маля после этого эпизода всё поняла про ту власть, что установилась в России. Власть, которая боролась вовсе не за то, чтобы не было бедных, а за то, чтобы занять место богатых. Материальные ценности занимали их много больше духовных. Революционерки не брезговали надеть её шубу, столовое серебро, драгоценности её коллекции Фаберже рассовали по карманам революционные матросы. Кшесинская привыкла к иному обращению. Она пыталась оспорить свое право на дом, ходила к Керенскому, который ей посочувствовал, но тщетно - ничего назад не получила, ни драгоценностей, ни банковских вкладов, прихваченных революционерами.

Другие берега

Они с сыном навсегда выехали из Петербурга летом 1917-го. Сергей Михайлович остался в столице, хотя она, кажется, уговаривала его вместе с ними ехать в Кисловодск. Видимо, он наконец решил с нею таким образом расстаться. Мужчины с большим трудом отрывались от Малечки. Было в ней что-то редкое - она умела внушать мужчинам чувство легкости жизни. Рядом с нею каждый чувствовал себя всесильным, мощным, умелым любовником и добровольным рабом её прихотей. Она даже подарки принимала как-то так, что хотелось дарить ей снова и снова. Именно поэтому список драгоценностей, подаренных Мале мужчинами, не умещался в банковский сейф. Она подробно описала каждую брошку, каждую сережку, каждый бриллиант, имеющий собственное имя, каждый сапфир и изумруд, цвета и манеру огранки, оправы, металлы. Список пришелся по душе революционерам, когда попал к ним в руки из банковской ячейки, в которой Маля хранила свои основные ценности.

Уезжали «временно», просто чтобы пересидеть смуту. «Вскоре после переворота, когда Великий князь Сергей Михайлович вернулся из Ставки и был освобожден от занимаемой им должности, он предложил жениться на мне, но я по совести не могла принять это предложение - ведь Вова был сыном Андрея. Великого князя Сергея Михайловича я бесконечно уважала за его беспредельную преданность мне и была ему благодарна за всё, что он сделал для меня в течение годов, но того чувства любви, которое я испытывала к Андрею, я к нему никогда не питала. Он хорошо это знал и потому простил мне то, что случилось, когда я так безумно полюбила Андрея. В этом была моя душевная драма. Как женщина и мать Вовы, я всею душою и телом принадлежала Андрею, и в моей душе боролись чувство радости снова увидеть Андрея и чувство угрызения совести, что оставляю Сергея одного в столице, где он был в постоянной опасности». И они уехали. Последняя сцена на вокзале, и всё. Ни Матильда, ни Вова никогда больше не видели Сергея. Видимо, и он понял, что больше они не увидятся. Когда настал момент отъезда и разлуки на Николаевском вокзале и Великий князь Сергей Михайлович стоял в своём длинном, уже штатском пальто, она видела, с какой тяжелой и безграничной грустью в глазах он смотрел за медленно удалявшимся поездом - это была последняя с ним разлука. Маля с сыном отправлялись в Кисловодск.

В своей балетной школе. Париж. 1925 год.

Три года после этого они почти без средств к существованию скитались по стране, на перекладных и с большими остановками двигаясь всё южнее, чтобы со временем попасть в Кисловодск, где хотя бы не было шансов замёрзнуть зимой, и потом в Анапу. В Кисловодске её ждал Андрей, задолго до переворота уехавший на лечение. Ситуация в дороге складывалась в духе «Вы звери, господа». Поезд останавливался, в него без конца врывались какие-то матросы и жалобно просились нескончаемые беженцы. Куда? На голову, что ли? Размещаться было уже решительно негде. Частенько уже нечего было поесть. Все время негде было помыться. Привыкшие к удобствам люди испытывали от этого муки даже большие, чем от голода. В общем, это было душераздирающее зрелище. Говорят, домашняя кошка, выгнанная на улицу, в первый же день становится грязнее всех своих уличных собратьев. Её описания мытарств внушают тоску. И, кстати, очень странно читать комментарии к её дневнику читателей - Кшесинскую пытаются уличить в отсутствии литературного дарования и мещанстве, мол, она пишет лишь о том, что кушали и как отдыхали. Какая странная ложь. Пишет она просто и ясно. И совершенно без лишних прикрас. Пишет скорее по-мужски. Без прилагательных. Но и так, без эпитетов понятно, как постепенно, капля за каплей тает вера в возможность возвращений - в Петербург, в свой дом, к своим привычным делам. Собственно, невозможно в полной мере понять ужас людей, из-под ног у которых выдергивают страну. Будь то простой дворник или балерина.

Революция догнала их в Кисловодске. Там начались бесчинства, бесконечные обыски и грабежи - у «буржуев» отнимали последние ценности. Солдаты обирали балерин под предлогом высшей справедливости, новых идеалов. Разыскивали колечки и кулончики в баночках с помадой и бижутерию в цветочных горшках. Чего они хотели на самом деле? Кажется, они и сами не знали. Грабить и убивать?

Изгнание, в которое вместе попали Матильда и Великая княгиня Мария Павловна со своими двумя сыновьями, Великими князьями Борисом и Андреем Владимировичами, кажется, примирило высокородную даму с самим фактом любви её сына к этой безродной балерине. Людей сближают лишения. Однажды с обыском пришли к Великой княгине. Что они искали? Говорили, что ищут оружие. Хотя о каком оружии шла речь, если пытались отнять игрушечный клинок у Володи. Отказались от этой мысли, только когда лакей пристыдил. Закончив обыск, товарищи приказали Борису Владимировичу и полковнику Кубе, адъютанту Великого князя Андрея Владимировича, следовать за ними. Они уже собирались уходить, когда один из солдат обратил внимание старшего, что не взяли другого Великого князя, на что старший ответил, что Андрея, мол, арестовывать не надо, он ведь умный и хороший. Андрей правда был умным и очень образованным, но оба брата были хорошие и никому никогда зла не делали. Бедная Великая княгиня уселась с Андреем на балконе, откуда была видна дорожка, по которой уводили арестованных. Она боялась, что никогда больше не увидит своего сына Бориса. После налёта казаков можно было ожидать расправ. Часа четыре просидели они на балконе в томительном и напрасном ожидании. Вернувшиеся князь и адъютант рассказали, что спас положение какой-то молодой студент, изображавший из себя не то следователя, не то прокурора. Именно этот человек догадался задать «товарищам» вопрос, мол, за что арестовали князя? Никакого ответа не нашлось. Ответили, что понятия не имеют, даже самый старший из них чин не нашелся, что сказать - за что? За выражение лица? Арестованных освободили, сказав, что могут возвращаться домой, и снабдили их пропуском, так как ночью было запрещено гулять по городу. Примерно в этом ключе тогда проходили все обыски и аресты. Происходящее казалось каким-то нереальным.

О том, что происходит в Петербурге с оставшимся там Сергеем, узнавали из писем. Из письма, в частности, узнали, что в последней декаде марта Великие князья, проживавшие в Петрограде, должны будут по приказу властей покинуть столицу. После отъезда переписка стала нерегулярной. И следы потерялись. За несколько дней до трагедии в Алапаевске от него получили последнюю телеграмму по случаю дня рождения Вовы. Вскоре по радио сообщили, что Сергей и члены семьи, находившиеся вместе с ним в заключении в Алапаевске, похищены белогвардейцами. Это сообщение, увы, было заведомо ложное. Но кто тогда мог допустить такое вероломство. Сообщение необыкновенно обрадовало изгнанников. Почти что год спустя, когда Сергея уже не было в живых, они получили несколько открыток и даже одну телеграмму, застрявшие в пути.

«Убийство царской семьи!» - эти слова они услышали через окошко с улицы. Кричали мальчики-разносчики газет. Но никаких подробностей в тех газетах не было. Само же это известие казалось настолько чудовищным, что ему просто не поверили.

Маля с сыном и Великая княгиня с сыновьями всё же спаслись, сумев устроиться на корабль, отплывающий даже не в Константинополь, а в Венецию. Вспоминала потом, как грузились на этот итальянский пароход, - 26 февраля 1920 года навсегда покинули русскую землю, хотя всё ещё оставались в русских водах. Рассказывала, как после всего пережитого показалась невероятно шикарной каюта первого класса. «Чистое бельё, удобные кровати, ванны, уборные, парикмахер - всего этого мы не видели месяцами. Но когда мы впервые вошли к обеду в столовую, мы просто глазам своим не верили: столы накрыты чистыми скатертями, тарелками и приборами. Ножей, вилок и ложек, всё, чего мы уже веками не видели. Мы даже все ахнули от восторга и радости, что наконец вернулись к цивилизованной жизни. Но мы были несколько сконфужены, садясь за стол в таком ободранном виде, в каком мы все были. Когда шикарно одетые лакеи нам стали подавать обед, массу вкусных блюд, мы окончательно замерли от восторга, контраст с только что пережитым был уж слишком резок. Если к этому ещё прибавить чувство безопасности от большевиков, то можно себе представить наше настроение».

Кшесинской повезло. Не у всех пассажиров того корабля было своё место на чужбине. Доехав до Франции, поселились на собственной вилле Алам. Правда, виллу пришлось немедленно заложить, поскольку прима на тот момент оставалась решительно без средств. Через год в Каннах Великий князь Андрей женился на Матильде. К тому моменту Великой княгини не стало, и запрещать ему вступать в этот «неравный» брак было некому. После венчания ей был присвоен титул Светлейшей княгини Романовской-Красинской. Так Матильда породнилась со всеми европейскими болгарскими, румынскими, датскими, шведскими, греческими монархами. Она наконец достигла цели всей своей жизни, став равной своим мужчинам. Как и сказала в четыре года отцу, отбирающему у шалуньи серебряный графский перстень: «А я буду графиней!» Между прочим, именно она на старости лет содержала обоих своих мужчин - мужа и сына. В 1929 году, истратив последние оставшиеся от продажи виллы сбережения, она открыла в Париже танцевальную школу, в которой преподавала до самых своих последних дней. Совсем состарившись, она обучала, сидя в кресле: ученицы хорошо помнят её жгучую энергетику - горящие чёрненькие глазки и колкие замечания. Великий князь Андрей помогал супруге, чем мог, даже поливал из садовой леечки пол танцевального класса, чтобы пуанты учениц не скользили. На князя с лейкой приходили глазеть родственники учеников.

Они умерли не в один день, но похоронены в общей могиле - Великий князь (1879— 1956), Светлейшая княгиня (1872 — 1971) и их сын (1902— 1974) (детей у Володи не было). «В моей жизни я видала и любовь, и ласку, и заботу, но видала я помимо горя и много зла, - вспоминала Маля. - Если о чинимых мне кознях я и пишу, то не говорю о тех, кто мне их делал. Не хочу ни с кем сводить каких бы то ни было счетов, ни о ком не хочу говорить скверно. Но много, много хорошего скажу о тех, кто делал добро мне». Их могила на русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа не имеет хозяина и содержится на благотворительные средства.

© Ольга Филатова, Love Story
Lady-international.com

Перейти к первой части: Раба своей любви